СЕРЕБРЯННАЯ СВАДЬБА
Словно дата на плите могильной –
Год рождения и смерти,
Отпечатана рукой всесильной
На челе семейной круговерти.
Двадцать пять, не много и немало,
Нами прожито совместно долгих лет
Двадцать пять – конец или начало?
Лишь двоим давать прямой ответ.
Всё непросто в этом диком мире.
Ложь и правда смешаны в коктейль
И «художник-бармен», как в трактире,
Наливает в рюмки «акварель».
Пить или не пить – вопрос извечный
Мучает всегда адамов род,
Но поток событий быстротечный
Увлекает нас в пучину вод.
Там во тьме, о рифы быта,
Разбивались многие ладьи,
Но по-прежнему всегда открыта
Тема жизни строгого Судьи.
Размышляя о бытийной драме
Датский принц, а может сам Шекспир,
Вопрошал кого-то в высшем храме,
Презирая наш подлунный мир:
«Быт или не быт?», и эта фраза
Стала риторической для нас.
Если быт для любящих – проказа,
То не быт – небытиё тотчас.
В двадцать пять, когда корабль семейный
«Бытовой порог» преодолел,
Угасает вдруг огонь весельный.
Тот, что освещал, кормил и грел.
В этот миг, во тьме, перед семьёю
Возникают грозно две скалы:
Сцилла с хищной пёсьей головою
И Харибда, рвущая валы.
Сцилла – свары, ругань и скандалы,
А Харибда - лжи водоворот.
Словно беспощадные вандалы.
Жертвам их давно потерян счёт.
Крайне редко удаётся парам
Между ними ловко проскочить
И, отдав долги скандальным чварам,
До жемчужной свадебки доплыть.
Двадцать пять – серебряная дата.
Четверть века прожито вдвоём.
Снасть скрипит и мачта ветховата,
Но, чудеса! Мы всё ещё плывём.
СМЕРТЬ – ПРЕКРАСНАЯ ФЕЯ!
Сон разума рождает монстров.
Сон духа – к гибели ведёт,
А правда жизни, словно остров,
Средь моря лжи спасенья ждёт.
Кругом обман и заблужденье,
– Лукавой майи хоровод
И мир – Люцифера творенье,
На смерть обрёк Адамов род.
Железный век – эпоха Кали,
Её законная пора.
Смертельный мрак, господство стали,
Священный сон Амона-Ра.
В эпоху мрака и забвенья
Сердца людей сжимает страх
Для них миг смерти, избавленья,
Не торжество, а полный крах.
Нас изначально убеждали,
Что смерть безжалостна и зла.
Её всегда изображали
Разящей бренные тела.
С косою острой, в чёрной тоге,
С провалами взамен очей,
Она являлась на пороге
Во свете дней иль в тьме ночей.
Седые пряди обрамляют
Её безносый бледный лик
И грязной паклей ниспадают
На чёрный, в складках воротник.
Коричневые кисти крепко
Сжимают рукоять косы,
Которой ударяют метко
Когда пробьют финал часы…
Не спорю, может в этом виде
Пред кем-то смерть и предстаёт,
Но есть и те, кому иначе
Представился её приход.
Известно мне, что ангел смерти
Меняет облик каждый раз
И если грешника ждут черти -
То страшен он в последний час.
Я видел смерть! Её дыханье
Едва коснулось губ моих –
Исчезла боль, ушло страданье
И ропот личности утих.
В сияньи сферы лучезарной
Передо мной была она –
В пределах комнаты янтарной
Стояла фея у окна.
Она мне взглядом указала
На мир без боли за окном
И тихим голосом сказала
Что я, возможно, буду в нём.
Осталось мне совсем немного.
Ещё один, последний шаг,
И будет пройдена дорога.
Я покорю свой «Кара-даг».
Вдруг свет погас – и вновь страданье
Вернулось с болью в мою плоть,
Но уж теперь моё сознанье
Никто не в силах побороть.
Надежду с верой и любовью
Мне подарила Смерть моя.
Свободу - купленную кровью,
На майю не сменяю Я!
ПРОЩАНИЕ СО СЛАВЯНКОЙ
Четверть века – срок немалый
Для супружеской четы
И семья – союз усталый
Вянуть стала, как цветы.
Страсть, восторг, надежды, дети,
Всё осталось позади
Всё ушло и путы эти
Уж не держат нас в пути.
Всё что было – стало былью
И бурьяном поросло.
Всё что будет – станет пылью,
Лишь придёт его число.
Есть лишь миг, одно мгновенье.
Мы зовём его «сейчас».
Словно ветра дуновенье
Мимолётен его глас…
Прощай наивная славянка,
Или еврейка, иль гибрид.
А может, в прошлом, итальянка,
Или другой какой-то вид…
Мне очень жаль, но бал окончен, погасли свечи, пуст дворец.
И лишь под сводами аркады витает ропот двух сердец.
ЧЁРНО-БЕЛЫЕ СТИХИ
Я ухожу, но оставляю яркий свет
И даже, если не вернусь к рассвету,
Он будет освещать мои следы всю ночь.
И каждый человек, мечтающий о Доме,
Благодаря ему увидит путь домой.
Мне снился Дом в теченье долгих лет,
Но в темноте найти дорогу невозможно,
Поэтому, дабы зажечь ума светильник
Пришлось мне долго добывать огонь.
Из тайны-кремня высекая искры.
Светильник разума зальёт небесным светом
Унылый мир гниющих, жрущих и слепых.
И те, кто падалью привык питаться,
Поспешно спрячутся в расщелинах и ямах,
Надеясь переждать там катастрофу.
Но вопреки их низменным желаньям,
Светильник станет множить яркий свет.
Вначале он притянет любопытных,
Затем корыстных, грешных и больных.
И лишь со временем, к нему придут благие.
Они, голодные и нищие духовно, коснувшись пламени -
Насытятся мгновенно. И, умножая свет, зажгут свои лампады
От пламени священного огня,
Безумно раздражая жалких «трупоедов» и до смерти пугая «мертвецов».
Торжественные света-носцы зальют лучами сердца мрачные владенья.
Вначале может показаться, что мир стал хуже во сто крат.
Ведь слава и почёт, известность и награды, как и всегда, в нём будут доставаться:
Фальшивым королям и злым шутам, бездарным музыкантам и хитрым фабрикантам, продажным активистам, блядям и бывшим коммунистам.
Но по законам Космоса нетленным: брожение усиливается светом.
Ведь он лишь просветляет муть разврата, тотальной лжи и суеты.
И вскоре свет, достигнув дна, затронет весь густой осадок,
Заставив разлагаться и его. И станет вдруг понятно-очевидным,
Что мир торговцев и воров, диктаторов, и проституток издыхает.
Ряды толпы заметно поредеют и лица социума явно посветлеют.
Средь них вдруг явятся святые лики, взамен немытых, жирных рож
И взоры многих просветлятся и обратятся к небесам с немым воззваньем.
С забытым чувством наслажденья вздохну я облегчённо. Знать не напрасны были все мои труды, и горечь от предательства родных, и боль утрат друзей, и стыд от пораженья в бою с бесчисленным и злым врагом.
Теперь я ухожу, тая на сердце радость, пускай она взорвётся торжеством.
Я ухожу, но свет мой остаётся, и станет он для многих божеством!
Я ухожу, но оставляю яркий свет
И даже если не вернусь к рассвету
Он будет освещать мои следы всю ночь.
И каждый человек, давно мечтающий о Доме,
Благодаря моим трудам найдёт свой светлый путь к нему.
АЗ ЕСЬМ.
Мой путь в безжизненной пустыне
Отмечен лишь цепочкою следов,
Ведущей к роковой вершине –
Подруге северных ветров.
На ней стою я одинокий
В холодной, чистой синеве.
Худой, седой и светлоокий,
Колпак шута на голове.
Прожита жизнь, и сделан выбор.
Святым не стал, служил как мог,
Всегда один, вдали от игор.
Разил как Смерть, любил как Бог.
О промахах не сожалею,
победам рад, прожитым горд.
Что накопил, то и имею
Как мог, решал я свой кросворд.
Ошибок груз меня не мучит,
Они мой опыт золотой.
Тот, что смиренью меня учит,
Моих смертей живой настой.
Я сын Европы, внук Востока
Египта друг, Шумера брат,
Я пилигрим – заложник рока
Я сам себе и кум и сват.
И вот, стою я на вершине.
Один как перст, почти пророк.
Не человек уже отныне,
Но сердцем всё ещё отрок.
Там далеко, внизу, в долине,
Оставил всех, кого любил,
Ради кого тонул в пучине,
Трудился, мучился, грешил.
Меня забудут они вскоре,
Как всех предшествовавших мне.
Как забывают своё горе,
Утешив боль в хмельном вине.
Но я то знаю, не напрасно
Гранил я сердца свой алмаз.
Брильянт ломает свет прекрасно
Прельщая взор уставших глаз.
Свет Бога в сердце преломляя,
Я превратил его в слова,
Священный смысл не умаляя
И АВТОРА храня права.
Но, как и прежде, всё напрасно,
Не слышат слов на дне морском
Те, для кого на дне - прекрасно,
Кто дорожит своим «куском».
Гремят как гром слова пророка.
Но не поймёт никак толпа,
Что мудрость без любви – жестока,
А без неё – Любовь глупа.
МОЙ СЫН
Мой сын давно в мирском угаре,
Забыв о доме и отце,
всё ищет счастье в дымном баре
с хмельной улыбкой на лице.
Дешёвой мудростью вульгарной
Бездарных и пустых кутил
И бранью улично-базарной
Он сердца голос погубил.
Я виноват пред ним, не скрою.
Не смог от мира защитить.
Отцовской твёрдою рукою
От лжи и подлости прикрыть.
Его учил я быть отважным,
Правдивым, честным и простым,
Естественным, неэпатажным
Душою вечно молодым.
О Боге помнить, чтить заветы,
Любить людей, мать и отца,
Душе своей давать ответы,
Не пряча от неё лица.
Хотел помочь ему во многом,
Своим наукам обучить.
Но, очевидно, педагогом
Мне не судилось добрым быть.
Жизнь всё поставила на место.
Меня, его и жалкий мир.
На лжи замешанное тесто –
Духовный антиэлексир.
Его хотя бы раз вкусивший,
Навек становится больным.
Сознанье вирус поразивший
Заполнит тело, словно дым.
Мой бедный сын! Судьбы заложник.
Твой Дух навек тебя проспал.
Ты трезв, но пьян, как злой сапожник,
Что вроде спасся, но пропал.
С тобой и что-то во мне гибнет.
Прости, не смог тебя спасти.
Моё раскаянье настигнет
Меня стрелой в конце Пути.
Но всё не так уж и фатально.
Не стоит плакать и грустить.
Всё в мире этом гениально,
И учит нас: любить, понять, простить.
Сумеешь ты сию науку,
Пройдя страдание, постичь –
Врагу протянешь дружбы руку
И скажешь свой короткий спич:
«Мы все на свете дети Бога,
Его мы познаём в игре.
Своя у каждого Дорога,
Петляющая по горе.
Но все они ведут к вершине,
Лишь злой окажется на дне.
Напиток мудрости – в кувшине.
Отыщем истину в вине!».
С тобой мой сын мы как актёры,
В комедии играли роль
И только боги-режиссёры
Решат, кто шут, а кто – король.
ОГОНЬ ГОЛГОФЫ.
Я в пламени горю – я умираю.
Спасенья нет, пощады не прошу.
Горю в огне, но так и не сгораю,
Лишь без конца сквозь стон произношу:
«Я знаю Бог, Ты мой Отец Небесный.
Тебя я предал. Позабыл,
Твой мир и отчий Дом чудесный.
Твой дар – проел, проспал, пропил».
В театре теней Люцифера,
Где маски, танцы, маскарад,
Где каждый божий день премьера,
В ней главной роли каждый рад.
Но фокус в том, что главных мало,
А остальные – мишура.
И посему, всяк точит жало,
На тех, кому уйти пора.
Наивный. Я мечтал о счастье.
О жизни долгой и любви.
А получил в ответ ненастье,
Взращённое в своей крови.
«Любимая» – сняла личину,
Как только "грянул с неба гром".
А дети бросились в «пучину»,
Забыв мгновенно отчий дом.
Мой младший брат, кто был мне дорог,
Кого я в детстве опекал,
Моей любви ответ-некролог
Без сожаленья написал.
Друзья фальшивые забыли
О добрых прошлых временах,
Когда мы вместе ели-пили,
Забыв о званьях и чинах.
И вот остался, в одночасье,
Я одиноким сиротой.
Не муж, не брат, не друг. Несчастье
Ко мне прибилось на постой.
Не зря, наверное, в народе
О человеке ходит слух,
Что одинок он по-природе,
А близок сердцу – только Дух.
И вот, когда я, одинокий,
Остался жить среди людей,
Ко мне, однажды, светлоокий
Спустился ангел-лицедей.
Прекрасной девой в оперенье
Предстал передо мною он
И вдруг, слова стихотворенья
Сменили мой привычный стон.
В уме моём они возникли
Как будто бы из ничего.
И в сердце ласково проникли
С улыбкой нежною его.
«Прислал тебе со мной посланье
Твой старый любящий Отец.
Пришёл я снять твоё страданье –
Терновый шутовской венец.
Проснись и вспомни чин свой славный
Ты Царь, ты Бог и сын Царя
Ты Братьям Света своим равный,
Ты младший брат – Любви Заря».
И словно душу мне пронзила
Стрела утраченной любви
И память сердца оживила
Картину Спаса на крови.
И дрогнули мои колени.
Я вспомнил Свет и Дом Отца,
И все печали, словно тени,
Исчезли с моего лица.
Подняв опущенные плечи,
Расправив грудь и встав с колен,
Я, словно с помощью Предтечи,
Смыл свой материальный тлен.
Воспрянул Духом – прочь сомненье!
Свой посох взял и узелок
И тот же час, в одно мгновенье,
Не медля, двинул на Восток.
Туда, где утром солнце всходит,
Сменяя липкий мрак ночной.
Где каждый жаждущий находит
Любовь, защиту и покой.
НЕКРОЛОГ
Мой друг Виннипух уж не пишет стихов.
И прозу уже он не пишет.
На чёрном граните букетик цветов,
Да ветер берёзку колышет.
Печальное небо, унылый пейзаж,
С деревьев листва опадает.
Дешёвых веночков простой макияж…
В лампаде свеча догорает.
На мокрой скамье у могилки сижу.
Смотрю на портрет Виннипуха.
О друге ушедшем я молча тужу.
Шепчу на прощанье: «Ни пуха…».
Вдруг чудиться мне, что сижу здесь не я,
Что друг мой живой и здоровый,
Что вновь соберётся как прежде семья,
Что стих прочитает он новый…
Но прочь наважденье. Ничто не вернуть.
Мой друг навсегда нас оставил.
Отправился он в свой заоблачный Путь,
Откуда возврат – против правил.
Мой друг Виннипух уж не пишет стихов.
И прозу уже он не пишет.
На чёрном граните букетик цветов,
Да ветер берёзку колышет.
Написал поэт-самоучка Виннипушкин, задолго до своей мнимой кончины, от имени своего любимого, но бесконечно несчастного друга Пятачка.
4 сентября 2010 г .
СОЖАЛЕНИЕ
Мне жалко тех, кто прозой жизни в себе поэта убивает,
Кто в труп холодный, но активный себя при жизни превращает.
Пришли они с благой надеждой: любовь и радость отыскать,
Но смысла жизни, или смерти так и не удалось им понять.
Околдовал их мир жестокий, в холодных зомби превратил
И, словно змей, всегда голодный, их личность жадно проглотил.
В его чудовищной утробе царят печаль и вечный мрак,
А на челе заворожённых – клеймом горит зловещий знак.
Число звериное, земное, связало их навеки с тем,
Кто Богом изгнан был суровым со всех планет, из всех систем.
Он древний змий, хитрец лукавый, исчадье ада, ночь богов,
Ловец умелый и бесстрашный воров, плутов и дураков.
Своей загадочной улыбкой и ликом дивным ловит тех,
Кто вместо трудных испытаний, забвенья ищет и утех.
Святой пророк – посланник Бога, учил злодеев и невежд
Широких врат остерегаться и не питать пустых надежд.
Не забывать, что хлеб бесплатный бывает только в западне
И помнить, что покой смертельный «уставших» ждёт на мрачном дне.
Ученикам своим, мессия, оставил заповедь на век:
Не зря, на день шестой, из глины, был создан Богом Человек.
Он должен Бога чтить и помнить, отца и мать не забывать,
Любить врагов, дарить всем радость, не красть не врать, не предавать,
Быть верным слову, не злословить, не блудодействовать, не убивать.
И главное, свой божий статус, даже на миг не забывать.
Мне жалко тех, кто все заветы Отца и Сына позабыл,
Кто ближних предал и, тем самым, в себе Дух Божий погубил.
И по традиции священной, идущей из седых веков:
Спасти их может только гибель, страшнее от стальных оков.
ВНИМАНИЕ!
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ (КНИГИ И СТАТЬИ) АВТОРА ЭЛАРИЯ ТОПАЗОВА НА ЕГО САЙТЕ-ВИЗИТКЕ "МЭЙСТЕР ПАРАЦЕЛЬС" И САЙТЕ ДЛЯ ОБЩЕНИЯ С ТЕМ ЖЕ НАЗВАНИЕМ НО ПОД ДРУГИМ АДРЕСОМ. ВХОД НА ВТОРОЙ САЙТ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПО ПРИГЛАШЕНИЮ АВТОРА.
"МЭЙСТЕР ПАРАЦЕЛЬС" - ВИЗИТКА
https://sites.google.com/site/meysterparacelseelary51/
